Стихи о Любви и жизни

Прошлое — это прекрасно, моя Мари,
только с собой его, милая, не бери.
Лучше оставь его в бабушкином сундуке,
или у мамы в шкатулке, но в рюкзаке,
что ты несешь за плечами, его не храни,
слишком тяжелый камень, моя Мари.

Прошлое — это как детство, скажи прощай,
изредка воскресеньями навещай.
Но никогда в глаза ему не гляди,
прошлое — это зараза, моя Мари.
Белый осколок чашки, причуда, пыль,
и на земле лежащий сухой ковыль.

Это товар без возврата, пробитый чек,
смуглый мальчишка с родинкой на плече,
что целовал под саваном темноты,
первый бокал мартини, табачный дым.
Всё, что когда-то выгорело костром:
истина, безмятежность, невинность, дом.

Ты не святая, зачем тебе этот крест? -
сотни отпущенных рук, опустевших мест.
Всё, что не прижилось и не проросло,
даже вот это ангельское крыло.
Выбрось его с рождественской мишурой,
смело шагай под звёздами, громко пой.

Прошлое — это так больно, моя Мари,
всё, что нельзя исправить и изменить.
Каждое грубое слово, кривой совет,
тот утонувший в море цветной браслет.
Слёзы на выпускном и последний вальс.
Что-то хорошее тоже, но в том и фарс:

это есть якорь, что тянет тебя ко дну,
в прошлый четверг, в растаявшую весну.
Если не сможешь и не шагнешь вперед,
то, что давно истлело, тебя сожрёт.

Брось его в пламя, гляди, как оно горит,
полку освободи для другой любви.
Прошлое — это прекрасно, моя Мари,
только с собой ни за что его не бери.

Джио Россо

Прогоревать всю ночь без сна,
Припомнить всё, (и даже малость).
Мы странно встретились. Зима -
Была зима, теперь усталость.

И горше всё, и всё ясней,
Но в целом сносно это бремя.
Что не убило, то сильней -
Однажды сделает, раз время:

Идёт вперёд, и этот ход -
Необратим, (и слава Богу..).
И мой нечаянный исход,
Уже маячит понемногу.

Но здесь, у выцветшей стены,
Любую ложь возьмёшь на веру -
Мол, будем счастливы и мы,
А я доверчив стал не в меру..

Света Лавник.

Тревожной жизнью взаперти,
Я вашей лжи не понимала.
Незримы Господа пути –
И я по ним, не шла – бежала.

О, дайте вырваться в листву,
хвою, в зелёный шёпот леса!
Я от того ещё живу –
Что манит сдуру эта бездна!

Что непокой взамен всего,
Я принимала безучастно.
Что на душе мертвым-мертво,
Когда вы лжёте беспристрастно.

Что вы меня – другим назло –
Не пожалеете. Что вами,
Мне напророчено – на дно –
Упасть под вашими словами!

Что я других не признаю,
Что горе дышит мне в затылок.
За то, что с горечью храню –
Немую боль своих ошибок.

За то, что вы меня совсем -
Не бережёте, - и не надо;
Что этот мир со мною нем -
И это высшая награда.

Света Лавник.

Душа всё твёрже – не она,
С тобой беседует устало,
А просит, чтоб вела строка,
И начинала всё сначала.

Как тщетно то, чего мы ждём,
Но страшен мне канун потери.
Так входит к Моцарту тайком –
Раб чёрной зависти – Сальери.

Не можешь знать того, что я –
Отныне знаю, но покуда,
Из тишины растут слова,
И наполняют дно сосуда -

Я говорю на языке:
Заката, сада и залива;
Когда рождается во мне,
Мятежность горького надрыва.

Где ты, где я – не различить!
Так гибнут сад и дождь друг в друге;
Их совпаденье разлучить –
Природа силится в испуге.

Так обнялись. Душа ли сад? -
В дожде склоняется под гнётом?
Но дождь затих – и листопад,
Превозмогает боль полётом.

Душа всё опытней – она,
Уже надеждами не дышит,
Не застывает у окна,
Призыва гордого не слышит.

Она спокойна. О любви,
Теперь не хочется ей грезить;
В достатке – слова и зимы,
Той чаше вновь не перевесить.

Света Лавник.

Всё мне кажется – ты на чужбине,
Ты зовёшь…
Просыпаюсь в бреду;
Твои вещи повсюду поныне:
Ты – и небо, и листья в саду.
Бог свидетель – ты тени у дома!
Эта зимняя нежить! Пустырь!
Я услышу тебя с полуслова,
Я услышу,
Забудь же –
Остынь!
Присмирела, душой прикипела,
На иконах – клялась и лгала;
И любила меня, и жалела –
И в итоге, смеясь, предала.

Света Лавник.

Толчея снегопада. Дурное житьё -
Тонкий месяц теснится над домом;
Холодов из окна полоснёт остриё,
Кто-то тихо прошепчет:
- Ну, с Богом...

И проводит до двери, и будет стоять,
Пока эти шаги не умолкнут;
А повсюду метель – и её не объять,
И вдогонку пускаться нет толку.

Под отрывистым снегом бредёт человек,
Этот узел никто не разрубит -
От того, что один. От того, что навек,
От того, что нас время рассудит.

Что ж ты плачешь, прижав золотистую прядь,
Своей тонкой несмелой рукою?
Толчея снегопада – её не унять,
Не оплакать, не выжечь слезою.

Света Лавник.

Я не знаю, к кому обращаюсь,
Затесавшись в заброшенный сад:
То ли с местностью этой прощаюсь,
То ли кличу кого-то назад;

Но, глядишь, отзывается ветка,
Обветшалого вяза тайком;
И кренится осока от ветра
Точно нож – не пройти босиком;

Значит, всё-таки смерть неизбежна,
Так зачем ты любила меня?!
Этот сад. Эта ночь безнадежна -
Я не справлюсь,
Не справился я!

Света Лавник.

Запах одиночества и листьев –
Верная примета сентября.
Каждый тополь мордочкою лисьей,
Смотрит в землю голову склоня.

Между нами – ни луны, ни солнца,
День хрустальный в изморось дрожит;
Сердце точно лист на дне колодца –
Потемневшим медяком лежит.

Всё у нас порушено, разбито –
От того и вовсе не беда;
Жалуется снова на корыто –
Старая, ненужная жена.

Ты, добудь ей новое корыто –
Не бреди за счастьем в тёмный лес;
Эта сказка, милый мой, избита –
В жизни не случается чудес.

Света Лавник.

Засохшие листья малины —
В коробке с рисунком чуднЫм;
Их кто-то сберёг для ангины,
Чтоб вечером зимним, седым:

Кого-то лечить и баюкать —
Как сына баюкать, как дочь;
И шарф ему тёплый придумать,
Склонившись над спицами в ночь;

И песни вытягивать строчку,
И к сердцу, прижав своему,
Ни сына баюкать, ни дочку —
Уставшую душу твою.

Света Лавник.

Овации листвы вздымаясь прямо в небо,
Листают воздух здесь, как книгу книголюб;
А всё, что вне того — напрасно и нелепо,
Покуда тень ветвей очерчивает круг.

Овации листвы, и синь ползёт на угол,
Домов, где никогда ты не заваришь чай,
И не сомкнёшь ресниц — надменный, чёрный уголь,
И скатерти цветной не сгладишь мятый край.

Других примет нам нет — весь мир, как в колыбели:
Пейзаж лишённый нас и завтрашнего дня;
Не обмани свой слух призывом чУдной тени —
На месте пепелищ не разводи огня!

Света Лавник.

Хозяин садится в столовой в восемь,
Скорей привычка, чем о любви —
Здесь кто-то скажет. Приходит осень,
на стыке с тенью большой зимы;

Ему хозяйка готовит ужин —
Скорее жест, чем уют и страсть;
И этот ужас царит снаружи,
Зима сильней раскрывает пасть.

(Разинув шире свой белый улей,
Разворошив этот снежный рой —
Здесь остывают быстрее угли,
И наступает во всём покой).

К хозяйке молча подходят дети —
Их мир, как фантик конфет «Садко»;
Зима свои поднимает плети,
И отступает назад тепло.

__________________________

И даже, если ворвётся ветер,
В бокале хрупком, качнув, вино —
Хозяйка бросит платок на плечи,
И безразлично запрёт окно.

Света Лавник.

Любой предмет — всё это ты.
Я так устал за эту осень —
Превозмогать твои черты,
(Мы эти игрища забросим);

А выйдем к озеру, где медь,
Ещё жива вчерашним летом —
И потому слететь на твердь,
Уже не страшно ей с рассветом.

Мы выйдем к озеру. Пусть так:
Рябины гроздь, безмолвье всюду;
Какого чуда ждал, дурак? —
(Здесь чуда нет. Не время чуду).

Здесь будет длинная зима,
Здесь будет долгая разлука,
Здесь разве только что с ума —
Совсем сойти. Кругом ни звука:

И дом наш тучами к земле —
Совсем придавлен и бездвижен;
Но это всё тебе и мне —
И безысходнее и ближе.

Света Лавник.

Успокойся, душа. Только плакать не надо;
Видно кто-то устал нас с тобою прощать.
И теперь с этой жизнью и вовсе нет сладу,
Успокойся, душа. Дай себе помолчать.

Так бывает, поверь. Словно бой наш проигран,
За каких-нибудь тридевять дальних земель;
От того, что из трёх верный путь не был выбран,
Эти двери теперь не сорвутся с петель;

Не ударит озноб, не окликнет похожий
На её или всё же созвучный — ах, нет!
Успокойся, душа. Этот замысел Божий,
Заставляет с тобой говорить тет-а-тет.

Этот замысел лих: по чертам, по приметам,
По наводкам, прогнозам — возникла она;
И распалась: на лица, слова и предметы,
И с тех пор ты во мне этой болью полна.

Успокойся, душа. Ничего не попишешь,
Обживай меня снова — пустого, как дом:
Воссоздай, смастери, стань немного потише,
Это всё, это всё мы оплачем потом.

Света Лавник.

Эта женщина всё понимает,
От того она вам не звонит.
От того она с грустью молчит,
Когда кто-то её обнимает.

И не бросится в церковь стоять,
И просить понадежнее долю.
И не станет с горячею кровью,
С дрожью в голосе вас умолять.

Не прольется проклятий и клятв,
С ее уст молчаливых и гордых.
Не услышите вы от знакомых,
Как любовный мучителен яд.

И когда она вас повстречает,
Ей не вспомнится горечь обид.
Эта женщина бед не сулит,
Эта женщина всё понимает.

Света Лавник.

Стена из камня, — а за ней:
Живут, поют и умирают.
И лета ждут, и ждут гостей, —
И дом к приходу украшают.

И век смеются. И галдят.
И вещи к осени готовят.
И даже (если захотят) —
Целуют робко и уходят.

Пока господствует зима,
Ветрами, шаря, по потемкам.
Они прощаются.
— Пока!
— Пока.Пока.
В стогу иголку —

Теперь бессмысленно искать;
Прости им — их необретенность.
И завалившись на кровать,
Прими отчаянья бездонность.

Зима минует, но стена,
Как эта жизнь, и та, что после —
Ползет в сегодня из вчера,
И замолкает где-то возле.

Света Лавник.

Тише.
Тише.
Скоро снег
в самой тихой тишине —
упадёт, и скроет след
двух живущих на земле.
Им отныне не до сна.
Тускло бра бросает луч;
В печке теплятся дрова,
Лес за окнами дремуч.
Было ль горько,
или нет —
молча вслушаюсь в тебя.
Тише.
Тише.
Скоро снег —
первый снег
слетит сюда.

Света Лавник.

Спится ль тебе, моя странная рана,
Что отболела давно?
Помню: немела и помню — рыдала,
Помню — стучалась в окно;

Было же трудно! Я чувствовал телом,
Точно на пустоши — куст,
Ветви свои, заслонив неумело,
Стужи губительной вкус?

Только проходит — ей Богу, проходит,
(Даже большое подчас);
Верь мне, родная, всё в жизни проходит,
Как это было до нас.

Света Лавник.

Нам некуда идти, и незачем. Я знаю,
Как дом сквозит быльём и прочей ерундой;
Здесь вечером пирог пекут из яблок к чаю,
И ставят в вазу ветвь с багряной пятернёй.

Когда летящий снег сюда спадёт из мрака,
Что сразу не поймёшь присутствие зимы:
Здесь тонкий переплёт возьмётся Пастернака —
«С мареной и сурьмой обрызнутой листвы…».

Сорвавшись в тишину из лап ноябрьской стужи —
Пчелиный белый рой закружит до утра;
Зима. Кругом зима — внутри или снаружи,
И в этой кутерьме —
не видно ни черта…

Света Лавник.

Пригласила меня красавица
В ресторан дорогой, поужинать.
А она мне безумно нравится.
И накрашена и надушена.

Разодета. Колье жемчужное.
На фигуре её ухоженной
Всё красивое, всё не скушное.
Не потрёпано. Не поношено.

Только знаю уже по опыту,
Да и нет в голове романтики,
Что встречаться с такими хлопотно
И рекой утекают фантики.

в тот день, когда сентябрь догорит, жизнь под одной нас снова сведёт крышей. ищи мой взгляд — он будет до зари блестеть желанием к тебе стать ближе.

давай сбежим куда-нибудь вдвоём? вдали от всех раскроем наши души, поймаем кайф и растворимся в нём; ты будешь говорить, я буду слушать — внимательно следить, наверняка ловить любое сказанное слово, во всё, что нравится тебе, вникать и узнавать тебя всего по-новой. твоё присутствие печаль затмит: я буду по-дурацки улыбаться, безумно наслаждаясь в этот миг и с нежностью твоих касаясь пальцев… затем мы поболтаем обо мне: о странностях, чудачествах и прочем; и рассмеёмся громко в тишине, обсудим всё серьёзно и не очень, а после, может, просто помолчим, вкушая ночь, что в небе развернётся.

ты дашь мне кучу поводов, причин внутри пылать огнём чувств и эмоций. невероятно, но способен ты меня спасать, как будто панацея: настрой поднять с нуля из пустоты, энтузиазм вернуть идти до целей. и я хочу твою знать слабину, поддерживать, пока боль не отпустит, проблем твоих постичь всю глубину и разделять с тобой минуты грусти. тебе готова многое отдать — тепло и свет (свой мир и сердце тоже).

давай сбежим?..
cбежим с тобой туда,
где нас совсем никто не потревожит?